Читать книгу "Субъективный словарь фантастики  - Роман Арбитман"

Но вернемся к циклу Конан Дойла. В повести «Отравленный пояс» (The Poison Belt, 1913) Челленджер, его жена и вся его прежняя команда – журналист Мелоун, профессор Саммерли и охотник лорд Рокстон – становились свидетелями прохождения нашей планеты через полосу межпланетного ядовитого эфира. Наши герои изолировали свое убежище, запаслись кислородом и провизией и вынуждены были с ужасом наблюдать в окно за катаклизмом. Картина умершего Лондона выглядела страшной, но, к счастью, писатель все-таки пожалел человечество и вернул его к жизни, заменив смерть двухдневной каталепсией. Повесть уже не вызвала такого энтузиазма, как «Затерянный мир», хотя речь тут шла о возможной гибели человечества. Европе 1913 года было не до фантастики: в мире уже пахло грядущей мировой войной, и было ясно, что людям надо скорее опасаться друг друга, чем придуманного фантастом бродящего в космосе облака отравленного эфира…

Цикл о профессоре Челленджере завершили два небольших фантастических рассказа – «Когда Земля вскрикнула» (When the World Screamed, 1928) и «Дезинтеграционная машина» (The Disintegration Machine, 1929). В первом герой проводил опыт, доказывая, что вся наша планета – живой организм (см. Солярис), во втором вовремя обезвреживал опасного маньяка-изобретателя, придумавшего смертоносное оружие. Однако последним крупным – и самым слабым – произведением цикла оказался роман «Туманная земля» (The Land of Mist, 1926), отразивший интерес писателя к паранормальным явлениям. В последние годы, потеряв сына и младшего брата, Конан Дойл всерьез увлекся спиритизмом и начал отстаивать правоту этого учения с такой же страстностью, с какой ранее защищал несправедливо осужденных.

В «Туманной земле» Челленджер присутствует, но его образ как бы отходит на второй план. Сюжет довольно прост. Профессор, убежденный материалист (как прежде и сам писатель), не дает своего согласия на брак журналиста Мелоуна и своей дочери Энид – на том основании, что они с женихом верят в трансцендентные силы, а профессор категорически нет. В финале он, однако, беседует с дочерью, впавшей в транс, и в ходе беседы получает «неопровержимые доказательства» своей былой неправоты. Просветленный Челленджер обращается к дочери со словами: «Благодаря тебе я расширил свои представления о реальном и постиг роль медиума в спиритизме». И признается: «У меня сегодня как-то особенно легко на душе!»

Из-за элементов мистики «Туманная земля» не попала в советский восьмитомник Конан Дойла (1966), но когда роман все-таки вышел на русском языке в 1993 году, выяснилось, что читатель потерял немногое: самое большое по объему произведение о Челленджере оказалось и наименее динамичным, если не сказать анемичным – действия было мало, сплошь одни разговоры. Впрочем, и в других странах «Туманная земля» переиздавалась нечасто, многократно уступая «Затерянному миру». Думаю, читателям было неуютно наблюдать за любимым литературным героем, поставленным в более чем сомнительные предлагаемые обстоятельства… Кстати! В последней прижизненной книге, сборнике «Грань неведомого» (The Edge of the Unknown, 1930), писатель рассказал и о том, как в 1924 году они с друзьями вызывали дух Ленина. Недавно скончавшийся вождь мирового пролетариата наговорил массу вздора, но в конце посоветовал Англии дружить с Россией. Жаль, что Конан Дойл не догадался включить тот эпизод в «Туманную землю». А вдруг разговор Челленджера с Лениным совершил бы маленькое спиритическое чудо – слегка оживил бы этот роман?

Человек-невидимка

Фамилия главного героя повести «The Invisible Man» (1897), написанной английским фантастом Гербертом Уэллсом, – Гриффин, а имени мы не знаем. Невидимка был альбиносом, и это природное свойство позволило ему испытать свое открытие на себе и расстаться с видимостью (по крайней мере, в том спектре, который воспринимает человеческий глаз). Гриффин пополнил список «безумных ученых» (Mad Scientist), некогда открытый Виктором Франкенштейном (см.) и продолженный доктором Генри Джекилом (см.). В погоне за научной истиной все эти английские господа вольно-невольно переступали грань морали, и последствия их опытов оказывались печальными – и для окружающих, и (в итоге) для самих естествоиспытателей.

У феномена невидимости есть в повести некое минимальное квазинаучное объяснение – достаточное, однако, для того, чтобы произведение не вышло за рамки жанра научной фантастики (см.). Однако для автора этот декорум – дело, в общем, второстепенное. Ему куда важнее было описать психическое развоплощение Гриффина: изобретатель, отвергнутый миром «добропорядочных англичан» (вроде бывшего друга Кемпа), начинает безжалостно мстить обществу, скатывается до убийств, демагогически провозглашает власть террора и утрачивает человечность. Своей повестью Уэллс напомнил, что гений и злодейство – вещи совместные, а невидимость и душевность – наоборот. Благодаря «Человеку-невидимке» наполнилась новым смыслом пословица «С глаз долой – из сердца вон» (Far from eye, far from heart): пока человека видно, он живет по законам общества, обуздывая подсознание, а как только скрывается из глаз, то идет вразнос и начинает творить всякие безобразия.

В советской литературе уэллсовский сюжет использовали Илья Ильф и Евгений Петров в повести «Светлая личность» (1928). Обыватель из города Пищеслава Егор Филюрин по стечению обстоятельств (случайно помылся чудо-мылом изобретателя Бабского – мягкой версии Mad Scientist’а) исчезает из поля зрения горожан. Теперь он видит всех, а его никто. И поскольку никто из жителей не знает, когда именно за ним подсматривает Невидимка, всем приходится вести себя прилично: ровно до того момента, когда действие мыла кончится и Филюрин вновь станет видимым. Егор Карлович – не герой, а тоже социопат. Как и персонаж Уэллса, он терроризирует горожан – только не физически, а морально. Он никого и пальцем не трогает, и боятся его как тайного соглядатая. Что-нибудь увидит, сволочь, – и настучит!..

Вернемся к Уэллсу. Проявления социопатии Невидимки – важная часть сюжета большинства экранизаций, начиная с первой, классической, которую снял в 1933 году Джеймс Уэйл (экранизатор «Франкенштейна»). Первопричиной безумия Невидимки тут оказывается само вещество, вызывающее невидимость. И если в позднейшем, 2000–2002 годов, сериале Мэтта Гринберга, с побочными свойствами «амальгамы» научились справляться при помощи инъекций, то Невидимка 30-х годов не защищен и обречен превратиться в опасного психа.

В дальнейшем кинематографисты, снимавшие фильмы по мотивам – иногда очень и очень отдаленным – романа Уэллса, поделятся на два лагеря. Одни будут хранить верность теме «Mad Scientist» и делать Невидимку монстром. Вторые, наоборот, пожалеют бедолагу (не будучи вампиром, он перестает отражаться в зеркале) и попробуют его хоть как-то обелить.

Ко второму типу экранизаций относится, например, советский фильм «Человек-невидимка» (1985). Поскольку роль Гриффина согласился сыграть томный красавец Андрей Харитонов, а роль Кемпа поручили Ромуальдасу Раманаускасу (который обычно играл нацистов или цээрушников), режиссер и сценарист Александр Захаров просто не смог сделать Невидимку злодеем и превратил его в эдакого непонятого романтического героя, а всякие злобные человеконенавистнические речи о «власти террора» передал Кемпу. У Уэллса Гриффин в итоге держал ответ за свои грехи, а у Захарова погибал от рук обывателей за чужие.